Цитаты из Тартюф, или Обманщик

Дорина: Пример чудеснейший, и хороша особа!

Я верю, что она не согрешит до гроба.

Всё это рвение внушили ей лета,

И — хочет или нет — она теперь свята.

Пока пленять сердца в ней обитала сила,

Она прелестных чар нисколько не таила;

Но, видя, что в очах былого блеска нет,

Решает позабыть ей изменивший свет

И пышной святости густое покрывало

Набросить на красу, которая увяла.

Всегда так водится у старых щеголих.

Им видеть нелегко, что все ушли от них.

Осиротелые, полны глухой тревоги,

С тоски они спешат постричься в недотроги,

И неподкупный суд благочестивых жен

Всё покарать готов, на всё вооружен;

Они греховный мир бичуют без пощады —

Не чтоб спасти его, а попросту с досады,

Что вот другие, мол, вкушают от услад,

Которых старости не залучить назад. — действие первое

Оргон (Мариане): Тартюф красавцем не слывёт. Но всё же он таков…
Дорина (в сторону): Он попросту урод. — действие второе

Дорина: Ах, вот уж мастера влюбленные трещать! — действие второе

Тартюф: А зло бывает там, где мы о нём шумим.

Кто вводит в мир соблазн, конечно, согрешает,

Но кто грешит в тиши, греха не совершает. — действие четвёртое

Тартюф: Есть запрещенные утехи — это да;

Но с небом человек устроится всегда.

Для разных случаев, встречающихся в мире,

Наука есть о том, как совесть делать шире

И как оправдывать греховные дела

Тем, что в намеренье не заключалось зла. — действие четвёртое

Дорина: Высоконравственна и впрямь сия персона.

Но какова была она во время оно?

Ей старость помогла соблазны побороть.

Да, крепнет нравственность, когда дряхлеет плоть.

Встарь, избалована вниманьем и успехом,

Привержена была она к мирским утехам.

Однако время шло. Уж гаснул блеск очей,

Ушли поклонники, и свет забыл о ней.

Тут, видя, что, увы, красы её увяли,

Оранта сделалась поборницей морали.

У нас таких особ немалое число:

Терять поклонников кокеткам тяжело,

И чтобы вновь привлечь внимание, с годами

Они становятся завзятыми ханжами.

Их страсть — судить людей. И как суров их суд!

Нет, милосердия они не признают.

На совести чужой выискивают пятна,

Но не из добрых чувств — из зависти, понятно.

Злит этих праведниц: зачем доступны нам

Те радости, что им уже не по зубам?

Оргон (Мариане): Доверься мне. Тартюф не блещет красотой, но всё же его лицо…
Дорина (в сторону): Сказать точнее — рыло…

Дорина: Влюблённым лишь позволь — увязнут в болтовне!

Тартюф: В проступке нет вреда, в огласке только вред.

Смущать соблазном мир — вот грех, и чрезвычайный.

Но не грешно грешить, коль грех окутан тайной.

Тартюф: Да, нам запрещены иные из услад,

Но люди умные, когда они хотят,

Всегда столкуются и с промыслом небесным.

Круг совести, когда становится он тесным,

Расширить можем мы: ведь для грехов любых

Есть оправдание в намереньях благих.

По-видимому, ваше величество, мне не надо больше писать комедий, если тартюфы одерживают верх. — во время борьбы за постановку пьесы

На мой взгляд, комедия изображает благочестие в таких отвратительных красках, что, скажу не колеблясь, если бы пьеса была написана в моё время, я не позволил бы ставить её на сцене.

Один человек, или, вернее, демон в телесной оболочке и в человеческом образе, самый отъявленный безбожник и вольнодумец, какой когда-либо существовал в минувшие века, имел достаточно нечестия и бесстыдства, чтобы задумать в своем дьявольском мозгу пьесу, которая чуть было не стала достоянием общества, будучи представлена в театре к посрамлению всей церкви, которую он стремился показать в смешном, презренном и гнусном виде. За это он заслуживает примерной, величайшей и всенародной пытки и даже сожжения на костре, который явился бы для него предвестником адского огня.

Есть высшая смелость: смелость изобретения, создания, где план обширный объемлется творческою мыслию — такова смелость Шекспира, Dante, Milton’a, Гёте в Фаусте, Молиера в Тартюфе.