Офицер — Цитаты

Чтобы быть искусным морским офицером, не довольно знать, какими средствами управляется корабль во всех случаях, но сии знания должны быть так в уме присутственны, чтоб они сами собою без всякого размышления в момент действия представлялись.

Как бы ни были занимательны и хорошо написаны эти книги, с какой бы точностью они ни воспроизводили жизнь на море, каждому вполне ясно, что офицер военного флота, который всегда остается «джентльменом в перчатках», общается лишь с офицерами, а с матросами в лучшем случае говорит через боцмана и морскую жизнь опишет иначе, простой матрос.

Не будь уланского офицера, мы могли бы еще колеб!ться насчет важности злоумышления: теперь ― мы имеем право провидеть уже целую организацию! Уланский офицер ― это ключ; уланский офицер ― это всё! Я спрашиваю себя: «Зачем нужен уланский офицер?» ― и смело отвечаю: «Он нужен в качестве эксперта по военной части!»

Чем больше со стороны офицера будет теплоты, участия, терпения, тем легче он найдёт доступ к сердцу и сознанию молодого солдата; в таком случае лучше пойдёт его воспитание и образование, ибо солдат уверует в офицера, и, уверовавши, во всём послушает.

Движение по службе в самой армии происходило столь медленно и процент вакансий на должности начальников отдельных частей был столь мал, что подавляющее большинство офицеров этой категории выслуживало свой возрастный ценз в чине капитана или подполковника. Можно было по пальцам сосчитать счастливчиков из армии, дослужившихся до должности начальника дивизии. Невольно армейские офицеры апатично смотрели на свою долю и злобно относились к гвардии и Генеральному штабу, кляня свою судьбу. — про службу при Николае II.

Обратив все свое внимание на индивидуальное воспитание солдата («святой серой скотинки»), Драгомиров совершенно проглядел офицера, более того, сознательно игнорировал офицера (его всегдашнее иронически-презрительное «гас-па-дин офицер!»). Нарочитым умалением, унижением офицерского авторитета Драгомиров думал создать себе популярность как в солдатской среде, так и в обществе. Памятным остался его пресловутый приказ: «В войсках дерутся!» — незаслуженное оскорбление строевого офицерства… Впоследствии, болезненно переживая первую русскую смуту, он рекомендовал офицерам «корректность, выдержку и остро отточенную шашку». Заботься Драгомиров в свое время о поднятии офицерского авторитета, ему, пожалуй, не пришлось бы на склоне своих лет давать подобные советы…

Солдаты — самое бедное, самое жалкое сословие в нашем православном отечестве. У него отнято всё, чем только жизнь красна: семейство, родина, свобода, одним словом, всё. Ему простительно окунуть иногда свою сирую, одинокую душу в полштофе сивухи. Но офицеры, которым отдано всё, все человеческие права и привилегии, чем же они разнятся от бедняка солдата? (Я говорю о Новопетровском гарнизоне.) Ничем они, бедные, не разнятся, кроме мундира.

Тогда у нас не будет в офицерской среде карточных шулеров, как Арчаковский, или беспросыпных пьяниц, вроде вашего Назанского; тогда само собой выведется амикошонство, фамильярное зубоскальство в собрании, при прислуге, это ваше взаимное сквернословие, пускание в голову друг другу графинов, с целью все-таки не попасть, а промахнуться. Тогда вы не будете за глаза так поносить друг друга. У офицера каждое слово должно быть взвешено. Офицер ― это образец корректности. И потом, что за нежности: боязнь выстрела! Ваша профессия ― рисковать жизнью.

— Садись на словесность! — бывало, командует взводный офицер из сдаточных, дослужившийся годам к пятидесяти до поручика, Иван Петрович Копьев.

И садится рота: кто на окно, кто на нары, кто на скамейку.

— Егоров, что есть солдат? — сидя на столе, задает вопрос Копьев.

Егоров встает, уставляет белые, без всякого выражения глаза на красный нос Копьева и однотонно отвечает:

— Солдат есть имя общее, именитое, солдат всякий носит от генерала до рядового…

― И снизив голос, как бы тем самым кончая официальный разговор, подполковник улыбнулся:

― Зверь я, что ли? По мне, Григорий Степанович, всех нерадивых гнать из армии следует. Армия должна быть сознательной. И каждый офицер ― это я до самой смерти повторять не устану! ― должен иметь перспективу. Людям расти надо. А тот, кто не растет, тот, простите меня, гнить начинает.

Тогда пани Янжвецкая выпрямилась и объявила, что за свою долгую жизнь видела много офицеров, и русских и польских, и они никогда не позволяли себе так говорить о женщинах, потому что офицер ― это прежде всего рыцарь. Так говорить, да ещё в присутствии старой женщины, могут только хамы, только быдло, даже если оно, это быдло, в мундире с офицерскими погонами. Такую речь выдала им пани Янжвецкая…

Гнилая дверь скрипит,

И отворяется; спокойствия рачитель,

Брюхастый офицер, полиции служитель,

Вступает с важностью, в мундирном сертуке.

«Потише», ― говорит, ― «вы здесь не в кабаке;

«Пристойно ль, господа, у барышень вам драться?

Помыкаешь ты нас

По горам, по долам,

Не позволишь ты нам

Отдохнуть ни на час!

От стальных тесаков

У нас спины трещат,

От учебных шагов

У нас ноги болят!

День и ночь наподряд,

Как волов наповал,

Бьют и мучат солдат

Офицер и капрал.

Что же, белый отец,

Своих черных овец

Ты стираешь с земли?

Я, к сожалению, не офицер,

тем более старой армии,

но могу еще, лежа на берегу

и руки зарыв в песок,

думать о вечере на веранде,

о бутылке вина и погасшей лампе

и вздрагивать от долетающих брызг.