Цитаты

Картофель — Цитаты

Картофель, или Паслён клубненосный (на латинском: Solánum tuberósum), — вид многолетних клубненосных травянистых растений из большого и разнообразного рода паслён, входящего в семейство паслёновых (на латинском: Solanaceae). Клубни картофеля являются важнейшим пищевым продуктом. Плоды и зелень, как у большинства паслёновых, ядовиты в связи с содержанием в них соланина.

Родина картофеля — Южная Америка, где до сих пор можно встретить дикорастущий картофель. Введение картофеля в культуру (сначала путём эксплуатации диких зарослей) было начато примерно 9—7 тысяч лет тому назад на территории современной Боливии. В Европу (Испанию) картофель впервые был завезён, вероятно, Сьесой де Леоном в 1551 году, при его возвращении из Перу. Появление в России картофеля, как правило, связывают с именем Петра I, который в конце XVII века прислал в столицу мешок клубней из Голландии якобы для рассылки по губерниям для выращивания. Русское слово «картофель» произошло от нем. Kartoffel, которое, в свою очередь, произошло от итал. tartufo, tartufolo — трюфель.

Картофель в научно-популярной литературе

 

Современный американский агроном Бербанк (Burbank) приобрёл большую известность усовершенствованием пород полезных растений. Он создал новый вид картофеля, увеличивший в Соединенных Штатах доходы с этого клубня на 85 млн. франков в год.

  — Илья Мечников, «Этюды оптимизма», 1913
 

Существуют различные классификации ядовитых растений, основанные главным образом на специфике состава или токсического действия биологически активных веществ. Среди всего многообразия ядовитых растений выделяются: безусловно ядовитые растения (с подгруппой особо ядовитых) и условно ядовитые (токсичные лишь в определённых местообитаниях или при неправильном хранении сырья, ферментативном воздействии грибов и микроорганизмов). Например, многие астрагалы (на латинском: Astragalus) становятся ядовитыми, лишь произрастая на почвах в повышенным содержанием селена; токсичность плевела опьяняющего (на латинском: Lolium temulentum L.) возникает под воздействием паразитирующего на его зёрнах грибка (на латинском: Stromatinia temulenta); ядовитый гликоалкалоид соланин накапливается в позеленевших на свету или перезимовавших в почве клубнях картофеля.

  — Борис Орлов и др., «Ядовитые животные и растения СССР», 1990

Картофель в публицистике и мемуарах

 

Едой этих людей служит то же, что и в других частях Индий, потому что их главным пропитанием является маис <maíz> и юка <yuca>. Кроме этого у них есть 2 или 3 разновидности растений, из которых они извлекают большую пользу для своего пропитания, коими есть одни, похожие на трюфеля, называемые ионас <ionas (картофель)>, другие — похожи на репу, называемую кубиас <cubias>, которые они бросают в свою стряпню, им оно служит важным продуктом.

  — Гонсало Хименес де Кесада, «Краткое изложение завоевания Нового Королевства Гранада», 1539
 

Рио-Жанейро со временем в состоянии будет доставлять мореплавателям прекрасный и здоровый плод, известный под названием хлебного плода, ибо он не только что хорошо поспевает в королевском ботаническом саду, но и на многих плантациях частных людей. Лук, картофель и кокосы здесь привозные и потому недёшевы, однако ж их можно достать во всяком количестве.

  — Василий Головнин, «Путешествие вокруг света, совершённое на военном шлюпе…», 1822
 

Разводятся <в Японии> также лотус (из-за съедобных корневищ), стрелолист (из-за клубней), бататы, или сладкий картофель, обыкновенный картофель (мало), редька (солёная редька ― необходимая принадлежность японской трапезы), другие овощи…

  — Дмитрий Анучин, «Япония и японцы», 1907
 

Все собирались в кухни; в остальных комнатах развелись сталактиты. Люди жались друг к другу, и в опустелом городе было тесно… Голод… Мы ели странные вещи: мороженую картошку и гнилой турнепс, и сельдей, у которых нужно было отрезать хвост и голову, чтобы не так пахли…

  — Юрий Анненков, «Дневник моих встреч», 1966
 

Пристанские-то бабы денежку наживают около нашего брата. С лета начинают копить пищу про бурлаков, значит, к вешнему сплаву. Корочка хлебушка завалялась, заплесневела, огрызок ребятишки оставили — всё копят бабы, потому бурлаки съедят всё, только бы хлебушком пахло. Тоже вот которая редька тронется, продрябнет, кислы испортятся, картошка почернеет — всё берегут для нас, а мы им за это деньги платим. Из дому не понесёшь за тыщу-то вёрст…

  — Дмитрий Мамин-Сибиряк, «Бойцы (Очерки весеннего сплава по реке Чусовой)», 1875
 

Поселенцы в первые два и редко три года по увольнении от работ получают довольствие от казны и затем кормятся на свой счёт и свой страх. Цифр или каких-нибудь документальных данных, относящихся к питанию поселенцев, нет ни в литературе, ни в канцеляриях; но если судить по личным впечатлениям и тем отрывочным сведениям, какие можно собрать на месте, то главную пищу в колонии составляет картофель. Он и ещё корнеплоды, как репа и брюква, часто бывают единственною пищей семьи в течение очень долгого времени.

  — Антон Чехов, «Остров Сахалин»), 1883
 

Занятия эти, очевидно, долго не кончатся, потому что им, очевидно, и конца быть не может, и потому учёным некогда заняться тем, что нужно людям. И потому опять со времен египетской древности и еврейской, когда уже была выведена пшеница и чечевица, до нашего времени не прибавилось для пищи народа ни одного растения, кроме картофеля, и то приобретённого не наукой.

  — Лев Толстой, «Так что же нам делать?», 1884
 

Почему русскому мужику должно оставаться только необходимое, чтобы кое-как упасти душу, почему же и ему, как американцу, не есть хоть в праздники ветчину, баранину, яблочные пироги? Нет, оказывается, что русскому мужику достаточно и чёрного ржаного хлеба, да ещё с сивцом, звонцом, костерем и всякой дрянью, которую нельзя отправить к немцу. Да, нашлись молодцы, которым кажется, что русский мужик и ржаного хлеба не стоит, что ему следует питаться картофелем.

  — Александр Энгельгардт, «Письма из деревни», 1887
 

Они зорко следили за модой и направлением мыслей, и если местная администрация не верила в сельское хозяйство, то они тоже не верили; если же в канцеляриях делалось модным противоположное направление, то и они тоже начинали уверять, что на Сахалине, слава богу, жить можно, урожаи хорошие, и только одна беда — народ нынче избаловался и т. п., и при этом, чтобы угодить начальству, они прибегали к грубой лжи и всякого рода уловкам. Например, они выбирали в поле самые крупные колосья и приносили их к Мицулю, и последний добродушно верил и делал заключение об отличном урожае. Приезжим показывали картофель величиной с голову, полупудовые редьки, арбузы, и приезжие, глядя на эти чудовища, верили, что на Сахалине пшеница родится сам-40.

  — Антон Чехов, «Остров Сахалин», 1893
 

Нуждаясь в растительной пище, он затеял развести вокруг юрты огород и устроить большой парник для более нежных овощей. Он научился огородничеству ещё в Шлиссельбурге в довольно необычных условиях, но всё-таки у него были и познания, и опыт, хотя и не для такого сурового климата. Семена он привёз с собою, даже держал всю дорогу картофель и лук за пазухою, чтобы сохранить их от мороза. Конечно, и того, и другого было мало, всего по несколько штук, но Робинзон Крузо, как известно, развёл из единственного зерна целое хлебное поле, и Веревцов тоже не терял бодрости со своими четырьмя картофелинами и шестью луковицами.

  — Владимир Богораз, «Колымские рассказы», 1898
 

Среди бесплодной страны, не знающей культурных растений и заменяющей хлеб рыбой, он был убеждённым вегетарианцем, тратил на покупку дорогой муки все свои ресурсы, запасал ягоды, грибы, дикий лук и, за всем тем, часто сидел голодным за отсутствием питательных средств растительного царства. <…> Назло суровостям полярного лета, он развёл в парниках овощи и ценою неслыханных забот выращивал огурцы длиной в полтора дюйма и картофель величиной в орех. Репа и редька ему удавались лучше, и в минувшее лето ему удалось вырастить один экземпляр редьки в полтора фунта весом, который служил предметом любопытства и рассмотрения для всего города.

  — Владимир Богораз, «Колымские рассказы», 1898
 

Пустынны поля. Кое-где ведёт тяжёлую борозду на одной лошади мужик. Копают по затоптанным полям картофель и свёклу бабы. Холодно и неуютно в разорённом и выжженном крае. Люди разбежались, упали духом. Нет скота, поля не засеяны, и мало осталось запасов — всё съели миллионные армии.

Тёмные трубы по сторонам дороги. Повалены телеграфные столбы, и проволока переплелась на дороге.

  — Степан Кондурушкин, «Вслед за войной», 1915
 

Имелась в «Метрополе» и столовая. Но в ней давалось нечто совсем неудобоваримое, какие то супы в виде дурно пахнущей мутной болтушки, варёная чечевица, котлеты из картофельной шелухи… и это всё неряшливо приготовленное и почти несъедобное… Правда, помимо пайков, выдаваемых в «Метрополе», разные товарищи получали ещё и пайки по местам своих служб.

  — Георгий Соломон (Исецкий), «Среди красных вождей», 1930
 

Что сохранилось, что осталось от золота и драгоценностей, которые награбили конкистадоры в Древнем Перу и Мексике? Вся добыча, вывезенная из старой Америки, превратилась в ничто, в прах; лишь две ценности удержались и стали подлинным достоянием европейцев: картофель и кукуруза.

  — Йозеф Чапек, «Начертано на тучах», 1939
 

Родственный нашему виду американский вид стрелолиста очень ценится американскими индейцами. Они его даже называют белым картофелем. У этого вида стрелолиста на концах веточек корневища много клубеньков, которые в сырой виде горьки. Приготовление их впрок производится обычно большими партиями.

  — Георгий Боссэ, «Готовьте из диких весенних растений», 1942
 

В прошедшем году после сладкого крема вдруг подали котлеты с зелёным горошком и молодым картофелем-подрумянкой, все так ахнули, даже будто обидно стало: да что это такое, деревенские они, что ли, ― после сладкого, да отбивные котлеты! А тут-то и вышло «удивление»: из сладкого марципана сделано, а зелёный горошек совсем живой, ― великое мастерство, от Абрикосова. А завтра какое будет, теперь-то уж не обманешь марципаном! Я Христом-Богом Горкина умолял сказать, ― не сказал. Я ему погрозился даже, ― не буду за него молиться, что-нибудь и случится с ним, детская-то молитва доходчива, всем известно.

  — Иван Шмелёв, «Лето Господне», 1948
 

И я тихо прохожу мимо последней квартиры Ходасевича, откуда его увезли в больницу, откуда, через три года, взяли Олю. Я была тут два раза после этого, консьержка впустила меня, мы поднялись на цыпочках, говорили шепотом. Я взяла чемодан с его бумагами, его (отцовские, с ключиком) золотые часы, его портсигар и одну из литографий, когда-то купленных мною: вид угла Мойки и Невского, где изображен дом Елисеева, то есть Дом Искусств, где он жил, с окном его комнаты, в которое он смотрел, когда ждал меня. В первой комнате была просыпана пудра, цветы засохли в вазе и дурно пахли, кровати были в беспорядке: когда пришли за ней, она, вероятно, еще спала. На кухне на тарелке лежали три вареных картофелины в бело-зеленом мху.

  — Нина Берберова, «Курсив мой», 1966
 

Картошки на Колыме нет.

Я пятнадцать лет не держал картофеля во рту, а когда уже на воле, на Большой земле, в Туркмене Калининской области отведал — картофель показался мне отравой, незнакомым опасным блюдом, как кошке, которой хотят вложить в рот что-то угрожающее жизни. Не меньше года прошло, пока я снова привык к картофелю. Но только привык — смаковать картофельные гарниры я и сейчас не в состоянии.

  — Варлам Шаламов, «Перчатка, или КР-2», «Афинские ночи», 1973
 

Словом, жизнь была так себе. Но и в этой трудной жизни открылось для меня много интересных и необычных вещей. Например, у папы в кабинете поставили маленькую железную печку под названием «буржуйка», и мне ее разрешали растапливать. (При моей страсти к огню это было подлинное наслаждение.) На этой буржуйке мама с няней пекли прекрасное печенье из кофейной гущи и картофельных очисток. С этим печеньем пили морковный чай. А на Рождество вместо ёлки я нарядила цветок араукарии.

  — Татьяна Луговская, «Я помню», 1985
 

― Девчата! ― так она называла всех женщин независимо от возраста. ― Я придумала вот что: из этого мяса все равно ничего хорошего не выйдет, будет баланда с мороженой картошкой без всякого навара. Давайте, пока морозы, соберем эти туши за неделю и к воскресенью сготовим настоящий мясной суп…

  — Анна Ларина (Бухарина), «Незабываемое», 1990

Картофель в художественной прозе

 

— Почему же ты не хочешь верить своим глазам и ушам?

— Потому что любой пустяк воздействует на них, — сказал Скрудж. — Чуть что неладно с пищеварением, и им уже нельзя доверять. Может быть, вы вовсе не вы, а непереваренный кусок говядины, или лишняя капля горчицы, или ломтик сыра, или непрожаренная картофелина. Может быть, вы явились не из царства духов, а из духовки, почём я знаю!

  — Чарльз Диккенс, «Рождественская песнь в прозе», 1843
 

Заранее приготовленный в кастрюльке соус мистрисс Крэтчит нагрела до того, что он шипел, Пётр во всю мочь хлопотал с картофелем, мисс Белинда подслащивала яблочный соус, Марта вытирала разогретые тарелки. <…> Нет, никогда не было такого гуся! По уверению Боба, невозможно и поверить тому, что когда-либо к столу приготовлялся такой гусь. Его нежный вкус, величина и дешевизна возбуждали всеобщий восторг. Приправленный яблочным соусом и протёртым картофелем, гусь составил обед для целой семьи.

  — Чарльз Диккенс, «Рождественская песнь в прозе», 1850
 

Жизнь веков! ты, которая была столь обильна дарами для умновцев, ты, которая, подобно нестомчивой и ревнивой матери, заботливо ведёшь народы по пути усовершенствования, охраняя их и от падения, и от поворотов назад, — чем была ты для Глупова? Ты не была даже мачехой, не была даже нянькой; стыдно сказать, но ты была чем-то вроде жалкого обеда за скучным табльдотом. «Зачем пичкают меня этим гнусным вареным картофелем? зачем не дают мне рябчиков?» — спрашиваю я, чувствуя, что злость закипает в моём сердце. А мне, вместо рябчиков, вновь подают картофель, и нет конца этому гнусному картофелю!

  — Михаил Салтыков-Щедрин, «Наши глуповские дела», 1861
 

У них такая удивительная форма, у этих картофелин. Сплошные бугры, впадины и бородавки. Мы прилежно трудились двадцать пять минут и очистили четыре штуки. Потом мы забастовали. Мы заявили, что нам понадобится весь вечер, чтобы очиститься самим.

Ничто так не пачкает человека, как чистка картофеля. Трудно поверить, что весь тот мусор, который покрывал меня и Гарриса, взялся с каких-то четырех картофелин. Это показывает, как много значат экономия и аккуратность.

Джордж сказал, что нелепо класть в ирландское рагу только четыре картошки, и мы вымыли ещё штук пять-шесть и бросили их в котел неочищенными. Мы также положили туда кочан капусты и фунтов пять гороху. Джордж смешал всё это и сказал, что остается ещё много места. Тогда мы перерыли обе наши корзины, выбрали оттуда все объедки и бросили их в котел. У нас оставалось полпирога со свининой и кусок холодной вареной грудинки, а Джордж нашел ещё полбанки консервированной лососины. Всё это тоже пошло в рагу.

  — Джером К. Джером, «Трое в лодке, не считая собаки», 1889
 

В центре стойки большое продолговатое блюдо; на нём — холодный картофель, мелко изрубленный лук, свёкла, много уксусу и, похожее на лампадное, масло. Владелец ресторана Пётр Михайлович называет всё это «винигрет-с». «Винигрет-с» любят все, без исключения, как любят и самого хозяина.

  — Борис Лазаревский, «Далеко», 1906
 

Котлета оказалась на редкость сочная, в сухариках, с картошечкой, нарезанной этакими столбиками.

Я отрезал кус, мазнул горчицей и увенчал кусочком огурца.

— Я читала, что от голода шея начинает пухнуть и гнить. Отчего бы это?

— Не знаю отчего, — угрюмо промолвил я.

  — Аркадий Аверченко, «Ещё гроб», 1922
 

Крымские пимадоры! ― Агурцы! Агурцы! ― Редису не прикажете? «Барыня Брандадым» приторговала меру картофеля и, пока её ссыпали в подштопанную старым носком плетёнку, спросила с томностью:

― Вы иностранец?

― Иностранец, ― подтвердил «негодяй».

  — Глеб Алексеев, «Подземная Москва», 1924
 

Ах, подожди… кажется, что-то видела в кухне на окне. Пойдём вместе, посмотрим. На окне нашли варёную свёклу и картошку. Обрадовалась страшно, но смотрю: свёкла полугнилая, а картошка мёрзлая. Ах, папа, папа… Верно Тонька говорила: гноит продукты. Какой скупой! Противно даже. Говорю Шуре чуть не сквозь слёзы: ― Да тут, Шура, все гнилое. Он посмотрел и улыбнулся так, что мне плакать захотелось.

― Да мы и всегда гнилое едим. И этого-то не дает досыта.

  — Сергей Семёнов, «Голод», 1929
 

— Это верно, дядь, — зашептал Генка. — Земля молнию из человека обратно высасывает.

— Засыпай, засыпай скорее, что стоишь!

Я скинул куртку, бросил ружьё, ковырнул ладонями землю. Взрыхлённая ливнем, она легко расступалась под руками, выламывалась жирными тяжёлыми комьями. Генка захлестнул овечью верёвку петлей на руке и быстро-быстро стал выгреб!ть землю из-под кустов картошки.

— Коля, вставай! Коля! — бормотал Грошев, обращаясь, как видно, к человеку, лежащему в земле.

Мгновенно прошиб пот. Я не видел в темноте, куда бросаю землю, и не разбирал, где земля, где картошка. Генка прерывисто дышал рядом, и подпрыгивала овца на соседней меже.

  — Юрий Коваль, «Гроза над картофельным полем», 1974
 

― Пожалуйста, ― сказала она с лёгким поклоном и подвинула вперёд несколько горшков. ― Продаём картошку. Вот дикари «Солянум пунэ», «Солянум гибберулезум» и «Солянум Шиккии». Все привиты на томаты, у всех завязались ягоды от пыльцы культурных сортов. ― Интересный товар, ― сказал Цвях. <…>

И шагнул к альпийской горке.

― Что это у него тут?

― Георгины.

― А там, внизу, ничего нет? Под георгинами?

― Камнеломка. Троллейбус здесь разводил цветы. ― И отведя в сторону охапку тёмной цветочной листвы, прикрыв рукой не вовремя развернувшийся картофельный цветочек, тут же и отщипнув его, Фёдор Иванович показал академику голубой коврик из камнеломки, сквозь который проглядывали валуны. ― Цветочками занимался… ― задумчиво проговорил Кассиан Дамианович. Его степные выцветшие глаза уже покинули альпийскую горку, уже шарили вокруг. ― Так, значится…

  — Владимир Дудинцев, «Белые одежды», 1987
 

― Давай, Саша, докладывай. Из группы аспирантов выступил красивый юноша, почти отрок, с узким лицом и прямыми соломенного цвета волосами, словно бы причёсанный старинным деревянным гребнем. ― Здесь мы прививали картофель на чёрный паслён и на дурман, ― сказал он, поднимая на Федора Ивановича смелые серые глаза. ― С той же целью ― расшатывание наследственной основы. Прививки, по-моему, хорошо удались… <…>

― Это моё творчество, ― снисходительно к самому себе сказал Стригалёв. ― И дальше всё моё, Елены Владимировны Блажко и аспирантов.

― А что у вас здесь делает «Атропа белладонна»? ― Фёдор Иванович не отходил от красавки, он сразу почуял интересный эксперимент.

― Она же паслёновая. Я привил её на картофеле. Видите, как пошла! Все картофельные листья оборваны, но, представьте себе, завязались картофельные клубни! Разрешаю подкопать…

― Очень интересно! ― сказал Федор Иванович и, отложив в сторону свой блокнот, запустил руку в мягкую тёплую землю. Пальцы его сразу же уперлись в большой твёрдый клубень. ― Очень интересно! ― сказал он, отряхивая пальцы. ― Прививка сделана до завязывания клубней?

― До завязывания. Мы ищем подходы к отдалённому… ― Да, я сразу понял, ― Фёдор Иванович поспешно кивнул и встретился взглядом со Стригалёвым.

  — Владимир Дудинцев, «Белые одежды», 1987
 

Непостижимыми путями, невероятной изворотливостью ума добивались молодые вояки способов избавиться от строевых занятий, добыть чего-нибудь пожевать, обуться и одеться потеплее, занять место поудобнее для спанья и отдыха. Ночью и днем на тактических и политических занятиях, при изучении оружия ― винтовки образца одна тысяча восемьсот затертого года ― мысль работала неутомимо. Кто-то придумывал вздевывать картошки на проволоку, загнув один конец крючком, всовывать эту снизку в трубы жарко попыхивающих печей в офицерских землянках. Пластуны же залегали неподалеку за деревья и ждали, когда картофель испечется. Изобретение мигом перенималось, бывало, в трубы спустят до четырех проволок с картофелинами, забьют тягу, не растапливается печь, дым в землянку валит ― пока-то офицеры, большей частью взводные, доперли, в чем дело, выбегая из землянок, ловили мешковато утекающих лазутчиков, пинкарей им садили, когда и из пистолетов вверх палили, грозясь в другой раз всадить пулю в блудню-промысловика.

  — Виктор Астафьев, «Прокляты и убиты» (Книга первая. Чертова яма), 1995

Картофель в поэзии

 

Я хочу быть самим собой.

Если нос у меня ― картофель,

С какой же стати гнусить как гобой

И корчить римский профиль?

  — Илья Сельвинский, «Кредо», 1918
 

Гремя, трамвай подкатывает к лесу.

Толпа ― ларьки ― зеленый дым вершин.

Со всех концов к прохладному навесу

Текут потоки женщин и мужчин.

Дома предместья встали хмурой глыбой,

Прикрыв харчевнями облезлые бока.

Пей затхлый сидр, глотай картошку с рыбой

И медленно смотри на облака…

  — Саша Чёрный, «Зеленое воскресенье», 1928
 

Как спесиво напыщены эти львиные зевы!

Как прохладна розово-белая пена картофеля!

Эй вы, там, под землей, добродушные, толстые клубни!

Я проникаюсь к вам какой-то новой любовью!

  — Леонид Лавров, «По краскам августа», 1942

Источники

  1. И.И. Мечников. «Этюды оптимизма». (1907-1913) — М.: Наука, 1988 г.
  2. Б.Н. Орлов и др., «Ядовитые животные и растения СССР», — М., Высшая школа, 1990 г., стр.132-133
  3. Гонсало Хименес де Кесада. «Краткое изложение завоевания Нового Королевства Гранада» (1539; 1548—1549)
  4. В.М.Головнин. «Путешествие вокруг света, совершённое на военном шлюпе в 1817, 1818 и 1819 годах флота капитаном Головниным». — М.: «Мысль», 1965 г.
  5. Д.Н.Анучин, «Географические работ»ы. — М.: Государственное издательство географической литературы, 1959 г.
  6. Юрий Анненков. «Дневник моих встреч». М.: Захаров, 2001 г.
  7. Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 14-15. (Из Сибири, Остров Сахалин), 1895. — стр.295
  8. Л.Н. Толстой. Собрание сочинений в 22 т. — М.: Художественная литература, 1983 г. Том 16.
  9. А.Н.Энгельгардт. Из деревни. 12 писем. 1872-1887 гг. — М.: Гос. изд-во сельскохозяйственной литературы, 1956 г.
  10. Чехов А. П., Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 14/15. Из Сибири. Остров Сахалин. — стр. 278
  11. Г.А. Соломон. «Среди красных вождей». — М., Современник, 1995 г.
  12. Боссэ Г.Г., «Готовьте из диких весенних растений мучные изделия, супы, салаты». — М., Госторгиздат, 1942 г.
  13. Берберова Н. «Курсив мой». Автобиография. — М., 1996 г.
  14. Татьяна Луговская «Как знаю, как помню, как умею: Воспоминания, письма, дневники». — М.: Аграф, 2001 г.
  15. Анна Ларина (Бухарина). «Незабываемое». — М.: «Вагриус», 2002 г.
  16. М.Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 3, стр. 481-516. — Москва, Художественная литература, 1965 г.
  17. Чехов А.П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 3. (Рассказы. Юморески. «Драма на охоте»), 1884—1885. — стр.46
  18. Юрий Коваль. «Солнечное пятно» (сборник рассказов). — Москва: Вагриус, 2002 г.
  19. 19,019,1 Дудинцев В., «Белые одежды» (часть первая). — М.: Советский писатель, 1988 г.
  20. Виктор Астафьев. Прокляты и убиты. Книга первая. Чертова яма. — М.: ЭКСМО, 2007 г.
  21. И. Сельвинский. Избранные произведения. Библиотека поэта. Изд. второе. — Л.: Советский писатель, 1972 г.
  22. Н. С. Тихонов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Л.: Советский писатель, 1981 г.
  23. Н.Я.Агнивцев, «В галантном стиле о любви и жизни». — М.: Захаров, 2007 г.
  24. Саша Чёрный, собрание сочинений в пяти томах, — Москва: «Эллис-Лак», 2007 г.
  25. С. Кирсанов. Стихотворения и поэмы. Новая библиотека поэта. Большая серия. СПб.: Академический проект, 2006 г.
  26. Л. Лавров. «Из трёх книг». М.: Советский писатель, 1966 г.

Паслён
Помидор
Белена
Дурман
Хлеб
Каша
Борщ
Картошка (пирожное)
Колорадский жук


Статья была изменена: 16 января, 2024