Цитаты из фильма «Статский советник»

«Статский советник» — российский художественный фильм 2005 года, экранизация одноимённого романа Бориса Акунина.

Реплики

Вы ведь, Эраст Петрович, тоже, поди, гадостей обо мне наслушались? Не верьте!
Подумаешь, на «ты» ей сказал! Велика важность, у меня внучка — её возраста… А она мне, старику, министру — по щёчке… Да её за это полагалось на каторгу! А я пожалел, велел немного посечь… — для её же пользы. А она, дура, повесилась! Я не понимаю!
Вот судьба-злодейка! Был драгун, а стал ломовой лошадью!
Нет, Маса, сегодня не будем бегать по потолку. Мне нужно на вокзал, министра встречать. Малосимпатичный господин…
Эраст Петрович, доброе утро! Вот, телеграмма из Санкт-Петербурга. «Сверхсрочно, сверхсекретно. Убит генерал- адъютант Храпов, убийца — статский советник Фандорин. Немедленно отыскать и арестовать». Подписано шефом корпуса жандармов… Бред какой-то…
Дайте! Дайте мне его!
Пожалуй, ротмистра я допрошу позже. Когда кончится истерика.
И Храпов этот, чёртов! (крестится) … царствие ему небесное…
Когда власть страшится, она никого не жалеет, она своих бьёт так, чтобы чужие боялись!
Стало быть, налицо предательство, либо преступная болтливость.
Говорунов много, а бойцов, на всю Россию — я и эти трое!
Так кончить его, крысятину!
Скучный ты человек, Гринуля!
Вы что, намекаете, что господин Бурчинский ради блага Отечества, жертвуя собой, вступает в мужеложеские отношения с революционерами?
Ну и долго нас тут ещё будут… лорнировать?
Что же Вы, Ваше высокородие, в начальство кинжалом?
Циклоп Иванович! (одноглазому Бурчинскому).
У каждого свои страхи и слабости. Просто нужно о них знать и быть к ним готовым.
Дочистоплюйничаетесь!
Что дальше? Благодарная девица падает на грудь избавителю и открывает ему душу? Тоже ещё! Не дождётесь!
Застрелиться, что ли?
Спать не могу. Совсем. Только забудусь, как сразу: «Тук-тук». Как будто в дверь стучат. «А — думаю, — это за мной. Только интересно: те или эти? Эти или те?». Так вот и маюсь всю ночь.
Вы негодяй, потому что подлый и коварный! Я Вас раскусила. Ангелом прикинулся? Ланцелот… озёрный… Вздумал в душу пролезть?
Скажите, если Вы никого не пристрелили — значит, день пропал зря?
Ишь, какой стеснительный. Ночью бы стеснялся!
Приехавший по именному повелению чиновник из Петербурга требует вас сей же час к себе! Ба… Испугались, господа, испугались. Приехал к вам сам и требую только одного — стаканчик горячего чаю с дороги.
Вы опасный человек, статский советник! Забирайте колоду, Ваш трофей по праву.
Герою, рыцарю, без страха и упрека, ему — да, а вы-то у нас, батенька, — озорник-с.
Вы не защитник угнетённых, Вам на угнетённых — положить, со всей амуницией!
Вам бы, душа моя, Селезнёв, к анархистам. Там с нравственностью попроще!
Такой, батенька, пируэт для светлого дела революции.
Ну что у Вас общего с этими мучными червями? У них же, кроме идеи, за душой ничего нет! … Они улыбаться не умеют! В них веселья человеческого нет! Один только этот вот… Ну, волосатый-то, иудей?
Мне просто жалко, что гибнет талантливый человек… Тупо гибнет…
Ха-ха-ха! Насыпал колбаснику перцу на хвост! Теперь будет носом рыть землю, «БГ» искать. Но это всё истерики. Они если и ищут, то не то и не там. Хотя, может, чего и найдёт. Всё лучше, чем под дверью подслушивать!
Лучше поверить предателю, чем не поверить товарищу.
Я служу своей стране, как умею. А что у власти трётся немало подлецов — так это было во все времена.
Вечная беда России, всё-то у нас перепутано. Добро защищают мерзавцы, а злу служат мученики и герои.
Цепной пёс самодержавия!
Любовь и любовник — вещи разные: любовь бывает только одна, а любовников сколько угодно.
Не пузырься, революция. Налет — дело фартовое, он кислых не любит. Весело надо, на кураже.
Ну что, сучка, променяла Козыря на фоску?
Я измену кишкой чувствую, потому и жив!
Я прошу Вас побыть некоторое время Мининым. Князь Пожарский — вот он, рядом с Вами, смутное время — вокруг, сколько угодно!
Где ж ещё поговорить начистоту, как не в бане!
Ну и гад же этот Вильфор! (Емеля излагает свои впечатления от романа «Граф Монте-Кристо»)
Тут и климат, как Вам сказать… Русский, что ли… Зима — зимой, лето — летом. А у нас, в Питере, восемь месяцев в году без калош на улицу не выйдешь.
Он вообще не любит делать то, что не умеет, а умеет он, по совести сказать, немного… Танцует хорошо.
Ну что там, в Питере? Чахотка да начальство!
Кто мы, охранители порядка? Да мы хуже любой клистирной трубки! Хуже последнего золотаря!
Охранять кусок хлеба от голодных — это не по мне.
Они что спят и видят? Равенство? Откуда оно может быть?
Наше общество ужасно, я понимаю… Оно там несправедливое, гнусное, пошлое… Я, кстати, никогда и не говорил, что оно хорошее! Но только если мы сегодня это наше плохое общество не защитим, завтра такое мурло полезет из всех щелей, милый, что в тысячу, в сто тысяч раз хуже станет!
Да они любому, кто силой обладает, в ноги бухнутся, кто клыки покажет, они ему молиться будут, они ему всё вылижут, что люди не лижут обычно.
Такое начнётся, что Иван Васильевич Грозный покажется гимназисткой румяной.
Извините, Россию просрём-с.
Кто вперёд по-серьёзному смотрит, кто о будущем России думает — о славе ему мечтать не приходится. Особенно — в России.
Кто сегодня хочет без проблем прожить, с карамелькой за щекой, голову завтра отрубят — вместе с карамелькой!
Кто боится к грязи прикоснуться руками — никакого дела до конца не сделает!
А умозаключения свои можете засунуть себе… в портмоне. Pardon.
Я не позволю Вам победить. Вы бес.
Что Вы теперь можете? Рассказать всему миру, что новый московский обер-полицмейстер… бес? Монолог Вы свой будете заканчивать в су-ма-счед-чем доме! Это уж поверьте мне!
Уж больно нежно себя несёте. Расплескать боитесь.
… отойти в сторонку, промолчать многозначительно, и поглядеть, чем всё кончится. Самый, что ни на есть, русский интеллигентский фокус.
Зло пожирает само себя.
Я не такая, как вы все. Я своё сердце слушаю. Если бы мне моё сердце сказало: «Умри за Глеба», я бы за него умерла. А оно мне сказало: «Проживёшь и без Глеба». Значит, не любовь это.
Бросьте вы все эти глупости. Хватит уже людей-то убивать. На убийстве всё равно ничего хорошего не построишь.
Я ведь тебе честного слова не давала — могу и пристрелить.
Что, товарищ Грин? Видели когда-нибудь, чтобы московский обер-полицмейстер перед террористами «цыганочку» танцевал?
Вы давеча хотели знать, что такое «СДД». «Сожрите друг друга». Грубо, но просто.
Ну зачем Вам это? Неужели Вам это нравится — просто убивать людей?
Гнусности нельзя делать ради блага Отечества. Это раз. Извольте говорить мне «Вы». Это два. И, наконец, Вам, Ваше Императорское Высочество, я служить не стану. Это три.
Что ж… Послужим. Вы на своём месте, я — на своём!

Диалоги

 — Ваше высокородие, а куда покойника? Очень важная особа…
 — Как — «куда»? В морг. На вскрытие.
 — Вы на чьей стороне? 
 — Я — на стороне закона. А Вы?
 — Никто из вас не скроется от народной мести!
 — Да я, собственно, и не скрываюсь. Моё место жительства можно узнать в любой адресной книге. Статский советник Фандорин!
 — Тот самый Фандорин? Раб лампы?
 — Какой ещё лампы?
 — Древней, из которой песок сыплется… Под названием «его сиятельство генерал-губернатор». Служите ему, как верный джинн.
 — Я, мадмуазель, служу вовсе не лампе, а Отечеству.
 — Да ну Вас!
 — Я долго жил в Японии, там многому научился.
 — Оно и видно…
 — А это что ещё за Кот Котофеич? Ну, помурлыкай!
 — Мур, Мур, Мур!
 — … А вот он же, с десятилетней девочкой…
 — Какой десятилетней?! Четырнадцать лет! Три года вся Лиговка к ней ходит!
 — О, господин революционер, это, конечно, меняет дело, четырнадцать лет — самый возраст… для революционера.
 — Как ваше прозвище революционное?
 — Рахмет.
 — Рахмэт… А давайте вы Гвидон для нас будете!
 — Почему Гвидон?
 — Ну, вы будете летать от своего острова Буяна в царство нашего славного Салтана то комаром, то мухой, то шмелём… мохнатым!
 — Вам какого человека доверили охранять! Под трибунал пойдёте!
 — Я… исправлюсь… Я… искуплю…
 — В арестантских ротах Вы искупите!
 — Почему открываешь ты, а не твой китайский пельмень?
 — Ну, во-первых, не китайский, а японский, а во-вторых, Маса в это время дня сидит в бочке.
 — Революция, по-твоему, зло? Декабристы, Чернышевский, Бакунин служили злу?
 — Дровосеки.
 — Какие ещё дровосеки?
 — Которые лес рубят. А щепки летят — из человеческого мяса. Худшее из зол — то, что добром прикидывается.
 — Никогда не понимал, почему женщины вашей… вашего рода занятий помогают пролетариату.
 — Потому что нет на свете пролетария бесправнее и угнетённее, чем женщина моего рода занятий.
 — Ябедничать начальству ходили, госпожа Литвинова?
 — Эраст, ты дурак. Молчи лучше, а то опять поссоримся.
 — Здесь сердце России, здесь её печень, кишки, мы эти кишочки промоем, пищеварение наладим…
 — Я едва ли гожусь на роль клистирной трубки.
 — Вы знаете, кто мы?
 — Надеюсь, охранители добра от зла.
 — О! Золотые слова… Именно добра… Краденного-с…
 — Зачем же Вам понадобилась эта гадость?
 — Что же Вы, Фандорин, спасение Отечества гадостью называете?
 — А Вы вот это всё называете «спасением Отечества»??
 — Именно!