Цитаты из фильма «Летучая мышь», 1979

— Сударыня, я всегда высказывался против охоты.

— Ну, Вы — может быть. А Шульц? Шульц! Он даже одолжил ему свою собаку!

— У Шульца нет собаки.

— Как нет? Генрих мне только что сказал, что есть…

— Ну да, Генрих не знал, собака умерла сегодня утром… бедный Гектор…

— Но собаку Шульца зовут Эмма!…

— Нет, Эмма — это жена Шульца.

— Что за странная фантазия: назвать собаку именем жены?

— А что ты хочешь от Шульца, он вообще… фантазер. Знаешь, как он называет жену? Киса.

— Вы представляете, как жизнь у него началась?! Сидит, например, Шульц дома, ему скучно, он хочет позвать жену. И, естественно, он кричит: «Эмма, Эмма!» И что же происходит?! Собака думает, что зовут жену, и не двигается с места, а жена думает, что зовут собаку и тоже не двигается с места! Шульцу это надоело и он решил назвать собаку Гектором.

— Но Гектор — это мужское имя!

— Да… мужское, мужское… Но ведь как Шульц рассуждал?! (— Да, как рассуждал Шульц?) Характер у него тяжёлый — жена может от него уйти, собака — ни-ког-да. С другой стороны, человек он молодой и может жениться во второй раз. Где гарантия, что его новая жена не окажется тоже Альмой, м? Где гарантия? Поэтому он и дал собаке новое мужское имя. Собака, очевидно, этого не выдержала и… сдохла. Сдохла Гектором, будучи по… существу Эммой.

— За что его должны арестовать?

— За убийство рябчика.

Но она не может быть вашей женой. Мы все видели, вы весь вечер за ней ухаживали!

— Мой муж ухаживает только за своей женой.

С моей женой сидели и пили мой портвейн!

Суд удаляется, суд возвращается, все встают, меня сажают…

— Тюрьма? А какое же там общество?

— Какое, какое — преступники, убийцы, в общем, не с кем будет даже поговорить.

— Господи, хоть бы сегодня посадили побольше порядочных людей!

Какой подлый народ эти заключённые. Каждый раз в моё дежурство расшатывают тюрьму.

Вот такое упражнение (туда-сюда, туда-сюда) называется стрельба глазами!

Де Карабмоль?! Чудесно!

Заключённые так сильно раскачивали тюрьму, что вся бэ-мэ-ль расшаталась.

— Да, но Розалинда будет думать, что я отправился в тюрьму.

— Ну и пускай думает. Раздумья украшают женщину.

— А Вы одни… один пить будете?

— Естес-с-но!

— Ну, если он второго не угощает, то он — не директор, а заместитель.

— Ну, отпустите меня на всю ночь.

— Куда?

— На кладбище.

— Ой, не говорите. Избавиться от поклонников так же сложно, как… вытереть пыль на рояле! Тут же накапливается снова… О… А… Не правда ли?

— Скажите, милая Адель, госпожа Розалинда всё это время хоть вспоминала обо мне?

— О, сколько раз!

— И что же она говорила?

— Каждое утро — одно и то же. «Адель, — говорила она, — если сегодня придёт господин Альфред, меня нет дома.»

— Что же он говорил: «Двое пить будут», а три чашки принёс?!

— На следующее утро после Варфоломеевской ночи Екатерина Медичи и Маргарита Наваррская пошли в баню…

— На латыни я забыл, как это называется, а без латыни лучше не говорить.